Он — известный во всем мире художник, которого называют основателем направления неофрейдизма в искусстве. Он — бельчанин, решившийся эмигрировать в США в период «расцвета» эпохи застоя в Советском Союзе. Он был преуспевающим художником в Бельцах и смог добиться успеха в Нью-Йорке…
Леонид Пинчевский родился в 1942 году в зажиточной семье бельчан (отец работал в хозяйственном магазине). В начале 60-х закончил художественное училище им. И. Репина.
По словам знатоков искусства, он сразу зарекомендовал себя как талантливый неординарный художник. «Его работы удивляли необычным подходом к цвету, контрастности… Он мог создать художественный образ даже из рекламной тумбы», — говорит директор бельцкой картинной галереи Людмила Козырева.
В то время почти все художники выполняли социальный заказ — рисовали портреты вождей, картины в стиле социалистического реализма. Пинчевский вполне лояльно относился к подобным заказам, что, естественно приносило определенный доход. Но, как свидетельствуют люди, знавшие Пинчевского, все такие работы он пропускал через свое оригинальное миропонимание, близкое к миропониманию поколения «шестидесятников» (он сам себя относил к числу «поздних шестидесятников»).
Многие из ранних работ Пинчевского были посвящены старым Бельцам. Одна из таких картин — триптих, посвященный первомайской демонстрации 1929 года в Бельцах — фактически открыла ему дорогу в Союз художников СССР. В это объединение Пинчевский был принят в 1964 г. (старожилы говорят, что в этом ему помог известный скульптор, автор памятника Ленину в Бельцах, Лазарь Дубиновский, симпатизировавший талантливому молодому художнику). В то время в городе было всего трое членов Союза художников — Зиновий Синица, Геннадий Дмитриев и Леонид Пинчевский. Членство в Союзе художников было невероятно почетным, оно открывало перед живописцами многие двери. Синица, Дмитриев и Пинчевский получили возможность выставлять свои картины на лучших выставках Кишинева, Москвы и других городов. Как рассказал Геннадий Дмитриев, до сих пор живущий в нашем городе, эта тройка бельцких живописцев инициировала создание в 1964 году в городе отделения художественного фонда. Фонд организовывал выставки, творческие встречи и т.д.
Пинчевский получил признание, что не могло не отразиться на его материальном положении. Вот что он рассказал об этом в одном из интервью: «Я был вполне преуспевающим официальным членом Союза художников, владел роскошной трехкомнатной квартирой, о которой только мечтать, официально работал три-четыре месяца в году; у меня были джинсы, кожаный пиджак и роскошное импортное пальто; я был знаком с очень многими звездами советского кино — так что, безусловно, получил все, что можно было получить от советской власти. Пользуясь западной терминологией, я принадлежал к винерам — победителям в этой жизни, элите; я не знал черного мрачного подполья и время проводил очень весело. Но еще я был типичным советским маргиналом: параллельно писал картины, какие хотел — и у них не было советского будущего; читал книги, какие мог достать; слушал музыку, какую любил; дружил с теми, с кем желал; словом, был, как ни парадоксально это прозвучит, невероятно свободным человеком».
Пинчевский увлекался философскими изысканиями. Особый интерес он проявлял к буддизму и индуизму. Возможно, именно поиски духовной свободы привели к тому, что в середине 70-х годов его фамилия попала в «черные списки» КГБ. Ему стали отказывать в поездках на зарубежные симпозиумы.
В 1982 году, в период «расцвета» эпохи застоя в СССР, Пинчевский эмигрировал в США. Хотя документы он подал добровольно, свой отъезд в США он назвал вынужденным: «Во-первых, я никогда не принимал и не приму идею, как хороша бы она ни была, которая разом годится для 250 миллионов, включая меня. А такая идея навязывалась. Во-вторых, самое страшное, что было в ней, — предложение все время жить будущим. Счастьем будущих поколений жил мой дед, отец, я сам и, очевидно, должна была бы жить моя дочь, нерожденный тогда еще внук и т.д. Это крайне угнетало».
Пинчевский переехал в Нью-Йорк. Первые годы на чужбине были очень тяжелыми и в материальном и духовном плане. Ему приходилось работать даже грузчиком в овощном магазине. Там, по его воспоминаниям, он работал вместе с генералом Григоренко — советским диссидентом, бывшим начальником кафедры военной кибернетики Военной академии имени М. В. Фрунзе в Москве.
В 1984 году в творческой жизни Пинчевского произошел перелом. Он получил возможность выставить свои картины в Париже в галерее Мари Терез. Это успех, по его словам, подвел итог двадцатилетнему периоду его творчества. Как художник однажды выразился, ему пришлось «покончить жизнь творческим самоубийством». Его живопись стала иной, в ней появились новые темы.
Пинчевский, относившийся лояльно к заказам в Союзе, вполне спокойно воспринимает коммерческое художество в США. Чтобы выживать в новой стране и чтобы иметь возможность заниматься «своим» искусством, он делал иллюстрации к книгам, оформлял богатые казино, гостиницы, дома (например, кухню Генри Киссинджера). Среди наиболее известных его коммерческих работ — росписи в отеле-казино «Венеция» в Лас-Вегасе. Здание отеля-казино можно назвать совершенной имитацией итальянского города — по большому каналу плавают гондолы, а в них распевающие гондольеры развозят туристов мимо лифтов в номера и шикарные магазины среди доподлинного воспроизведения в деталях площади Св. Марка (кстати, недавно муниципалитет Венеции подал в суд на муниципалитет Лас-Вегаса: туризм из Америки в этот город на воде снизился чуть ли не вполовину после появления в пустыне Невады отеля-казино "Венеция".). Пинчевский воспроизвел километры фресок Микеланджело и Веронезе. И если Микеланджело понадобилось 5 лет, чтобы осуществить подобную работу, то Пинчевский сделал это за 5 месяцев.
Такая работа принесла Пинчевскому материальную независимость: «Я… могу купить дом за полмиллиона долларов — то есть я настолько платежеспособен, что имею кредит на такую покупку, живу в соседстве с миллионерами, имею мастерскую в Сохо (престижный район в Лондоне. — «СП»)». А материальная независимость на Западе приносит и независимость духовную.
Пинчевский свободно творит, к нему с почтением относится интеллектуальная элита в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Москве и других культурных столицах мира. Его называют основателем течения неофрейдизма в искусстве (неофрейдизм — направление прежде всего в современных философии и психологии; возник в конце 1930-х гг. в процессе соединения психоанализа с американской социологической и этнографической теориями; неофрейдизм истолковывает психические нормы как приспособление личности к социальной среде. — «СП»). Пинчевский востребован, но уже не как бельцкий, а нью-йоркский художник.
Тринадцать лет назад Пинчевский побывал на родине в Бельцах, а также в Кишиневе и Москве. Вот какое впечатление у него осталось от визита: «Я пережил очень остро свою единственную — первую и последнюю за годы эмиграции — поездку в Россию (под Россией подразумевается бывший СССР. — «СП»). Очень плохо себя там чувствовал, постоянное внутреннее напряжение. Принимали меня, при всем том, и в Москве, и в Кишиневе совершенно изумительно, даже сделали какой-то там фильм о моем приезде, в театре МГУ для меня персонально сыграли спектакль — но чувство дискомфорта не проходило»…
Руслан МИХАЛЕВСКИЙ
Благодарим за помощь в подготовке материла Михаила Местера, Людмилу Козыреву и Геннадия Дмитриева
Странное Послесловие
Я хорошо знал Леонида Пинчевского, мы приятельствовали, он был членом жюри в КВНе пединститута, которые я проводил. Не давая оценки всему вышеописанному Русланом Михалевским, я расскажу лишь о паре (больше нет места) весёлых историй из Лёниной жизни. Рассказчик он, кстати, очень интересный.
Так вот, когда Лёня Пинчевский учился в художественном училище в Москве, он стал участником первой в его жизни выставки. Выставленная картина называлась "Агитатор" и по сюжету не отличалась от сотен своих близнецов: на какой-то трибуне стоит оратор и, зажав кепку в руке, в чём-то убеждает слушателей.
Лёня часто крутился в выставочном зале, следя за реакцией публики на свою картину. Но какая могла быть реакция на советский ширпотреб? Картину зрители оставляли без внимания. Но вот однажды он увидел человека, который долго смотрел на его работу. Лёня тихо подошёл сзади, постоял рядом и негромко спросил: "Нравится?" "Что здесь может нравиться? - ответил собеседник. — Я другое смотрю: вот этот агитатор кепкой в руке размахивает. А откуда у него вторая кепка на голове?" Лёня обомлел: у рисованного героя в самом деле было две кепки: одна на голове, вторая в руке. Ни одна комиссия не заметила этого. Он дождался вечера и в несколько приёмов пририсовал агитатору вместо кепки пышную шевелюру.
В то время, когда уезжал Пинчевский, требовалось согласие родителей. Отец его жены — Яков Борисович Рябой — был руководителем предприятия, ортодоксальным коммунистом. Он разрешения на выезд своей дочери не давал. Уж как его ни упрашивали Лёня и его жена Бая — нет, отпустить свою дочь и внучку на поклон к буржуинам он не собирался. Тогда родился такой план: Лёня пришёл к своему тестю и сказал, что он всё равно подаст документы, пусть откажут, но от него требуют ЛЮБУЮ справку от тестя с тёщей, то есть, если Яков Борисович не согласен, то пусть так и напишет. Но справка нужна. Яков Борисович на это согласился и с лёгкой душой подмахнул справку, в которой стояло: "Я, такой-то, ВОЗРАЖАЮ против выезда моей дочери за границу на постоянное жительство..." Что и требовалось доказать. Справка была так напечатана, что вторая строка начиналась со слова "ВОЗРАЖАЮ". Осталось только на той же печатной машинке впечатать в первую строку (место было специально оставлено) частицу "НЕ". Получилось "НЕ ВОЗРАЖАЮ". Так обманули своего отца — коммуниста и заодно всю советскую власть Бая и Лёня Пинчевские. О чём ни разу, с их слов, не пожалели.
Лев ШВАРЦМАН
Комментариев нет:
Отправить комментарий